Характер отступнический

В этом характере матушка может быть с самого начала своего супружества и может остаться в нем даже после хиротонии мужа во иереи.

Может быть и по-другому. После периода искреннего воцерковления может наступить время, когда откуда-то изнутри, сначала неприметным, а потом все более тревожно-явным образом, и в конец неудержимо, со властью начнет проступать характер отступнический. И только горючие слезы к Богу смогут удержать, остановить его неизбежное наступление. А если слез не будет, если матушка проявит беспечность, не придаст значения, еще хуже, если будет согласна с собой, а то и начнет утверждаться в себе, в этом проступающем характере, отстаивать себя перед окружающими, перед батюшкой, совсем плохо, если и батюшка склонится туда же вместе с нею и будет поддержкой в ее отступничестве, — тогда одна надежда на Бога, да, может быть, на паству живую духовно-зрелую, способную заступаться друг за друга перед искушениями.

В чем же состоит отступнический характер? В нечувствии Бога и далее в активном отвержении всего, что имеет какое-либо отношение к Нему — церковных обычаев, книг, разговоров, церковных предметов, верующих и особенно церковных людей. В своем нечувствии матушка, еще до того, как она ею стала, может с недоумением смотреть на любимого мужа и не слышать, что с ним происходит. Ей будет странной явившаяся в нем теплота к Церкви, к Богу, неожиданной и малообъяснимой его перемена, если он из неверующего стал верующим. С преданностью и любовью к нему она будет наблюдать его новые как бы занятия, отнесет их к его новой работе, увидит в нем увлеченность ею. Она не станет входить ни в какие его церковные заботы, как может быть, раньше не входила в его дела по службе. Будет по-прежнему заниматься домом, детьми, мужем, своим служением.

Ничего в ней самой и в ее отношениях с окружающим миром и людьми не переменится. Как любила, так и будет любить и дом, и детей, и мужа, и свою работу. Как раньше имела свои занятия, так и теперь их будет иметь — книги, журналы, иногда телевизор, если дастся время, разговоры с подругами, родными, гостевания у них или прием у себя гостей, прогулки в лес, занятия огородом, рукоделием.

Хорошо, если характер матушки позволит ей остаться в этом, не имея никаких сверх того притязаний к мужу. Хорошо, если батюшка проявит терпение, не будет трогать ее, ожидая, требуя или прося ее воцерковления, будет просто любить ее, заботиться о ней, слыша ее душевные и телесные нужды, радоваться ее живости, поддерживать ее жизнелюбие. Если он будет мудрым в пестовании ее нравственного развития, чтобы не застоялась, не начала душой тускнеть или опадать, если будет смиренномудрым в радении о ее духовном пробуждении, зная, что начало веры дается от Бога, не от человека.

А если нет? Если матушка будет иметь притязания на мужа в то время, когда ему нельзя быть в близости — в богослужебные дни или дни поста? Если в воскресенья, когда у всех мужья дома, она захочет, чтобы и ее муж был дома, а без этого начнет подкрадываться чувство одиночества, ненужности мужу, брошености, или раздражение на него, обида. Если она останется при прежних своих увлечениях модной одеждой, открытой на груди и животе, короткой, выше колен, или с глубокими разрезами, обтягивающей и лоснящейся, брюками, шортами, если будет стричься, краситься, украшать себя, не слыша в этом ничего противоестественного, но одновременно чувствуя между собой и мужем начинающуюся пустоту, разделенность. Если в их супружестве наступит та пора, когда остывает прежняя увлеченность друг другом и невольно поднимаются притязания, претензии, ожидания, недовольства, которые надо бы перетерпеть, не настаивать на них, но нет никаких сил терпеть, болеть неудовлетворенностью или чувством отнимающейся жизни. Если к тому же еще и батюшка начнет ее воцерковлять, требовать от нее поста, молитв, платка на голове, перемены в одежде, хождения в храм, а для нее каждое такое требование будет как плен, насилие над нею, а то и издевательство, пытка.

Как же понести себя и все в себе, чтобы не начать унывать, не впадать в ропот, обиду, не переживать себя несостоятельной, ненормальной, обделенной, униженной и оскорбленной? При том, что никакие церковные средства не применимы. Она их просто не слышит — ни слов веры, ни христианских утешений, ни молитв, ни таинств; ни вода святая, ни просфора, ни масло освященное ничем не отличаются для нее от обычной воды, хлеба и масла. Разговоры христианского содержания, книги, даже фильмы — все это о чем то, чего она не чувствует, к чему сердце ее равнодушно, разве что рассудок заинтересуется чем то, и то на минуту.

Чем же остаться ей женою, подругою, спутницею жизни для мужа? Чем остаться ей в семье и чем хранить, любить свою семью? И множество, наверное, еще других вопросов, недоумений и душевных страданий переживает в это время матушка, чувствуя себя невольной пленницей обстоятельств и поворотов судьбы. Впору отчаяться, обидеться, озлобиться. Но выход или это? Не бросать же мужа, не оставлять же семью, не обрекать же детей на безотцовство. Чем же тогда остаться в семье? Ответим одно.

Всем тем, что свойственно женщинам, независимо от того, верующая она или неверующая. Верностью мужу, преданностью ему. Этим драгоценным в женщинах чувством сотни и тысячи их во все времена существования человечества преодолевали в себе разрушительные настроения, мысли, влечения; сохраняли и даже спасали семью при самых раздирающих событиях и обстоятельствах. Много помогало женщинам мягкое, тихое свойство их души — кротость. Силы придавало всегда чувство долга — женщины, жены, матери. А питало силы чувство совести, которую нельзя было переступить, и которая когда неслышно, а когда явно, порой настойчиво, руководила поступками, отношениями и самочувствиями. Все остальное — свойства, способности, силы души и духа — как приданое богатство, украшало ее в супружестве.

Если же матушка не смогла ничем этим воспользоваться? Если характер подхватил, и ее понесло, сначала в легкое отторжение церковного, потом в раздражение или обиду на мужа, потом в возмущение на какие-то его поступки, дальше захватило чувство непереносимости слов, содержаний, фраз о Боге, стало раздражать все церковное, наткнулась на прихожан, споткнулась об их характер, манеры, кто-то досадил своей назойливостью, кто-то любопытством, кто-то укорил, сделал замечание, кто-то захотел посоветовать, утешить, а в результате уязвил, задел, с кем-то из окружения батюшки совсем в несносные отношения вошла?

Это уже беда. В светских семьях, где происходит только столкновение характеров, женщины не удерживаются, доходят до какого-то предела и бегут вон из семьи или выставляют мужа за порог. В семье, где конфликт, непереносимость началась из-за борьбы против Духа Церкви, чувство невыносимости может быть много более острым, а желание перекрутить все на свой лад, подмять под себя, заставить делать по-своему будет подыматься с такой силой, что преодолеть его уже ничем будет нельзя. И пока она не выместится на муже, на детях или в истерике на себя саму или на свою судьбу, до тех пор не придет успокоение. А то, что придет, придет ненадолго. Дух злобы, недовольства, отвержения будет возбуждаться заново, клубиться в сердце, накапливаясь в силе и доводя матушку до ненависти к батюшке, Церкви и на тот день, когда они познакомились.

Сколько брани, несправедливых обидных слов, укорений, обвинений услышит батюшка не только за то, в чем действительно виноват, но еще больше за то, в чем нет никакой его вины. Матушка выхватит из его высказываний какое-нибудь слово, которое, как ей покажется, подтверждает ее досаду, подозрение или уверенность в его виновности, перетолкует это слово на свой лад, еще более через него уверится в своих противных Богу настроениях к батюшке и закрутится в ненависти, обиде до внутреннего визга. А то и вступит вдруг в сердце чувство: «Все, надоело, не могу, развожусь», или взовьется в душе желание досадить батюшке до боли, или до ярости его; а то еще подымется демоническое желание превратить его в ничто, унизить, оскорбить, выместить на нем всю свою обиду, досаду, злобу, причинить ему физическую боль, ударить его чем-нибудь, что в руки попадет, избить его до крови, до потери сознания, убить его. Мало ли до какого исступления может довести отступнический нрав матушки.

Большие разногласия могут возникнуть из-за воспитания детей. Церковные стояния на молитве в храме и дома, чтение детьми Евангелия и церковных книг — все будет казаться матушке ненужной и бесполезной тратой времени. Ей будет хотеться отдать детей в разные светские кружки, обучить их музыке, подготовить к поступлению в институт. Будет желание, чтобы ее дети ничем не отличались от своих сверстников в школе, на улице, чтобы они не оказались изгоями в современном мире, но, напротив, могли бы успешно устроиться в нем и безбедно развиваться.

Особые раздоры с батюшкой могут возникнуть на почве поста. Какой же пост, когда детский организм развивается и нуждается в качественной пище?! Тем более, что по нынешним временам натуральной, здоровой еды становится все меньше и меньше. Тем более, что дети болезненные, ослабленные, к тому же наследственность у них не самая лучшая. И много других и подобных доводов будут приводить в исступление матушку в ее искренней заботе о своих детях. Нет ничего плохого в этой заботе. Отступничество и плохое лежит не в заботе, не в душе, а в духе.

Дух отступничества от Бога, одновременно он же и дух преданности или стремления к жизни осязательноматериальной. Этот дух закрывает в душе заботу о нравственном развитии детей, о духовных их дарованиях, которыми они могут входить в общение с Богом, с небесною Церковью. Забота ослепляется до попечений о теле и о психике ребенка. Не видится при этом и не слышится, что забота о духовном не отвергает тела, но возвращает ему подобающую или необходимую ему меру внимания и попечения.

Большие раздоры могут возникнуть вокруг телевизора. В конце концов батюшка, противник телевизора, может оказаться в тихом одиночестве, а матушка и дети часами будут проводить время перед голубым экраном, отвоевав это право скандалами. Как дети могут отставать от событий мира и от того, чем живет все человечество? Так будет думаться матушке, и она разрешит им смотреть телевизор… Потом она согласится внести в дом компьютер, как средство, которым люди сегодня завоевывают себе место в обществе. Она будет думать, что не владеющий компьютером становится человеком отсталым. Матушка не будет понимать, что отстать можно только тому, кто пристал или стремится пристать, например, к прогрессу, к современной культуре, к ценностям современного мира. Но тому, кто даже и не помышляет обо всем этом, не от чего отставать. Он ведь и не приставал ни к чему, что сегодня в мире.

Святитель Феофан Затворник пишет в толковании послания ап. Павла к Солунянам:

«Есть у сатаны свои глубины, свои скрытые замыслы и планы, все в духе сатанинском. Вера в Бога и в Его воплощение разрушает царство греха. Тайна беззакония, придуманная сатаною, будет ухищрение сатаны подрывать и извращать сию веру. Это зло будет расти, и Сын человеческий, пришедши, едва ли обрящет веру на земле. Неверие есть движущая, скрытная сила беззакония, тайна, в нем кроющаяся.

…Рисуется в голове очень неутешительная картина нравственно-религиозного состояния людей в последнее время. Евангелие будет всем известно. Но одна часть будет в неверии ему, другая наибольшая, будет еретичествовать, выстраивая себе свою веру своим измышлением… Будет часть, содержащих истинную веру, но из них немалое число будут по имени только правоверными, в сердце же не будут иметь того строя, какой требуется верою, возлюбив нынешний век. Вот какая широкая ожидается область отступления. Хотя имя христианское будет слышаться повсюду, и повсюду будут видны храмы и чины церковные, но все это видимость, внутри же отступление истинное».

«Что есть дух мира? — спрашивает свт. Феофан. И отвечает:

  1. «Дух мира есть дух вражды на Бога… Когда о Боге и вещах божественных не помышляют, не считают зазорным при случае отпустить острое словцо насчет святых убеждений наших и дел благочестия, не боятся разными изворотами речей вливать яд сомнения и колебания в вере в неопытные души. Дивно ли, что среди них распространяется холодность к вере и Святой Церкви, небрежение о святых уставах ее, отчуждение от них, желание отменить и уничтожить их.
  2. Дух мира есть дух взаимного между людьми охлаждения, разделения и враждования, в противоположность искреннему и глубокому единению, долженствующему царствовать между истинными христианами. Человек останавливается на себе самом и, поставляя себе целью, все окружающее — и вещи, и лица обращает в средство для своих целей. Себялюбие (эгоизм) есть источное начало жизни по духу мира. Среди таковых иссякает братская любовь, начинают разделяться муж с женой, дети с родителями, домы подкапываются под домы, роды под роды, и сословия вооружаются против сословий: миряне хладеют к духовенству, низшие классы к высшим, светско-ученые к духовно-ученым и обратно… всюду проходит разделение… Господи! Это ли ученики Твои, к которым сказал Ты: „О сем уведят, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою!“
    Дух мира есть дух всесторонних похотствований… И вот у нас повсюду открыты гульбища, зрелища, театры, музыкальные вечера, домашние представления, живые картины, концерты, балы, куда всех приглашают без различия пола и возраста, без различия воскресных дней, праздников и постов.
  3. Дух мира, наконец, есть дух гонения и преследования всего святого. Он теснит и гонит из своей области дела веры и благочестия. Есть лица, которые стыдятся в храм Божий ходить. Все боятся открыто обнаружить в делах святую веру свою. А слова и дела по духу мира открыто являются на стыках града. Их творить не стыдятся и не боятся, они, как у себя дома».21

К выписанному добавим слова святителя Игнатия (Брянчанинова). «Старец Исаия говорил мне: „Пойми время. Не жди благоустройства в общем церковном составе, а будь доволен тем, что предоставлено, в частности, спасаться людям, желающим спастись“.

«Идут, идут страшнее волн всемирного потопа, истребившего весь род человеческий, идут волны лжи и тьмы, окружают, со всех сторон готовы поглотить вселенную, истребляют веру во Христа, разрушают на земле Его Царство, подавляют Его учение, повреждают нравы; притупляют, уничтожают совесть».22

Священник Сергий Дурылин писал в 1919 году: «Церковь Православная считает высокой добродетелью в человеке „память смертную“… Нужно ли говорить, что это одна из самых непонятных, одна из самых странных добродетелей в глазах века сего… При памяти смертной, обращенной на мир, невозможно верить в бесконечность мирового процесса, в бесконечный прогресс общественный, культурный, в возможность социального — все равно какого: экономически-социального или религиозно-социального рая на земле… Культура личности или общества, строящаяся на „памяти смертной“, не знает высоких самооценок, не склонна ни к какому оптимистическому проектированию на будущее, она молчалива, внутренне сосредоточена… „Память смерти“ в истории, государственности, в историческом процессе вселенной есть память о гибели цивилизаций, о крушении народов и государств, о неизбежном оскудении всех исторических сил мировых, о конце всемирной истории».23

Святитель Игнатий (Брянчанинов): «Святые отцы предвозвестили, что в последние времена спасающиеся скроются от взоров человеческих и пойдут смиренным путем делания, хранясь осуждать отступников, предавая все воле Божией и суду Божию, благоговея пред самими попущениями Божиими».

Л. А. Тихомиров: «В Филадельфийской Церкви, надо думать, сохранится до конца мира чистая Невеста Христова. Но, вероятно, большинство именуемых „христианами“ будут падать все ниже, так как мир переходит в седьмую эпоху, Лаодикийскую».

Преосвященный Аверкий, архиепископ Троицкий и Сиракузский: «Филадельфийская Церковь — предпоследний период (из семи) жизни Христовой Церкви — современная нам эпоха, когда Церковь действительно „немного имеет силы“ в современном человечестве, и вновь начнутся гонения, когда понадобится терпение. Лаодикийская Церковь — последняя, самая страшная эпоха перед кончиной мира, характерная равнодушием к вере и внешним благополучием».

С. И. Фудель (в конце 1960-ых годов): «Может быть, сейчас из тысячей, только носящих имя христиан, отбираются те, в сердцах которых нет нечистоты, лукавства и боязни — этих трех великих грехов современных церковных людей — отбираются те, которые «следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел».

Свт. Игнатий (Брянчанинов): «Обильное земное преуспеяние и огромные земные предприятия, как очевидные для всех, выставлены словом Божиим в признак последнего времени и созревшей греховности человечества, большею частью неявной и непонятной при поверхностном и неопытном взгляде на человечество. Человечество постоянно стремится высказать себя добродетельным. Когда оно наиболее позволяет себе беззакония, … тогда с бесстыдством и дерзостью начинает провозглашать о своем совершенстве в добродетели».

Климис, современный Афонский монах (1980-ые годы): «Запомни, грядут времена, когда только любовь спасет нас. Учись растить в себе любовь, все остальное грех, хуже смерти. Только она — жизнь. Мы пропадаем без любви, пропадем».24

Валерий Дорохов из Одессы: «В ночь на 12 июня 1997 года я заснул после продолжительных молитв и увидел сон духовного содержания. Мне снилось, что я стою в нашем кафедральном соборе. Собор переполнен нарядно одетыми людьми. На амвоне митрополит (не наш правящий благочестивый и стойкий в вере владыка Агафангел, а какой-то незнакомый, молодой, холеный) бойко произносит проповедь — некое демократическое словоблудие. Он говорит: „Настало время очищения и всеобщего покаяния. Тысячелетие Русская Православная Церковь шла ошибочным путем, способствовала угнетению человеческой личности. Из-за нее мы были изолированы от мировой цивилизации, от единой мировой религии. Теперь мы все должны каяться в этом, принести достойные плоды покаяния и решительно идти вместе с другими народами единственно верной и спасительной дорогой прогресса, гуманизации, демократии и общечеловеческих ценностей. Покаяние надо начинать с малого. Вот этот храм прошлого века — яркое свидетельство отсталости нашей Церкви, ее преступлений; он не отвечает важнейшим требованиям мировой религии. Разрушим его, а затем в три дня возведем на его месте новое, современное здание, отвечающее лучшим мировым стандартам!“ Я начинаю кричать: „Люди, не слушайте его! Это пособник антихриста!“ Все окружающие начинают шикать на меня: „Как ты смеешь мешать митрополиту говорить! Ты что, больше владыки знаешь?“ К митрополиту: „Правильно, владыко! Разрушим до основания! Благословите, высокопреосвященный владыко!“ Подъезжают стенобитные машины, и красавец собор превращается в груду камней… Тотчас темнеет небо, поднимается ураганный ветер, начинается дождь со снегом. Испуганные люди жмутся друг ко другу и спрашивают „митрополита“, стоящего посреди развалин: „Владыко, скоро праздник Покрова — где же мы будем праздновать его?“ В ответ „митрополит“ начинает страшно, по-сатанински хохотать. От этого хохота рушатся окружающие дома… „Митрополит“ становится на четвереньки и на глазах превращается в какого-то страшного зверя с огненными очами. Плачут люди, весь воздух наполнен рыданиями и стенаниями. Содрогается земля, огромные волны моря поглощают Одессу… Было ощущение, что все происходит совершенно наяву».25